шестой класс проводит исследования по гендерным стереотипам и приглашает на него учителей. мы разбиваемся на группы и выполняем их задания и в какой-то момент, я (совершенно не ожидая от себя этого), говорю своей коллеге слева: в детстве я хотела стать археологом. она поворачивается, изумленно смотрит на меня, а потом серьезно спрашивает: а почему не стала? почему изменила мнение?
я смотрю в пол и чувствую ее взгляд на себе. я никогда не отвожу глаза, никогда и не с кем, и ненавижу, когда от меня прячут взгляд, но не могу справиться здесь с собой. пауза из обычной превращается в удущающе неловкую и я понимаю, что мне хочется плакать. мне хочется плакать от того, что кому-то действительно интересно, почему я не стала археологом, как хотела и от того, что я не могу больше врать.
я не могу больше врать, когда говорю про свою семью. я пересказываю л. практически дословно, что говорят мне мои родители, без сглаживаний и купюр, и вижу, как ее глаза расширяются в ужасе и изумлении. она молчит, а потом говорит: знаешь, когда ты говорила, что твои родители не самые легкие в общении люди, я думала, что ты, ну... преувеличиваешь, а сейчас... а сейчас, несколько лет терапии спустя, я наконец-то могу хоть кому-то сообщить о том, что происходило тогда, и что иногда происходит сейчас.
и почему я не стала археологом.
и врачом.
и режиссером.
и почему не поступила на журфак, как планировала.
и почему только сейчас, проработав практически шесть лет в международных школах, я начинаю понимать идею diversity.